Жалость
Всю эту грязь и слизь, пыль и смог, гарь тлеющей органики, туманы, поднимающиеся от стоков, желтоватые дымные столбы над вентиляционными колодцами, воздух, от которого першит в горле, и мутный свет. Здесь даже растения не выживают, только грибы.
Но такая у меня работа, приходится лезть и в самую жопу мира. ( Collapse )
#ars_chymiae
Детство
Первым делом мы летим. Как только ощущаем ток энергии в периферийных контурах, как только узнаём силу слов, мы пытаемся оторваться от земли, преодолеть этот неумолимый диктат тяготения.
Потом уже мы принимаемся играть с мыслеформами, анимировать органические и неорганические субстраты, делая големчиков, творим иллюзии и забавляемся с погодой, но первым делом мы лезем, ползём, карабкаемся из гравитационного колодца, срывая ногти и набивая шишки: Конечно, мы падаем.
Не падая, не полетишь.
Это случается в раннем детстве.
Энергии так много, что кровь из ссадины шипит на камнях. Вита хлещет, переполнена ею каждая клетка тела, кажется, одно прикосновение — и расцветёт сухая ветка, и оживёт мёртвый, сожжённый комар, но нас манит небо.
Не так уж много энергии требуется для полёта ребёнку, всего-то полтора джоуля на пиковых нагрузках крутых маневров, а при ровном полёте и того меньше. Весь секрет в том, к чему эту энергию приложить.
Можно направить её на поверхность земли, и тогда окружающие повеселятся, глядя на вихри из земли и воды, на фонтаны брызг и камушков, из которых торчат руки-ноги незадачливого летуна.
Можно попытаться опереться на растения, оттолкнуться от кончиков травинок, от верхних веточек кустов, от сучьев и стволов, от шелестящих листьев, но это даст нам только ворох поломанной, измочаленной в кашу растительности, и хорошо, если мы не упадём прямо в самую гущу колючек и шипов. Для свободного полёта нужно работать с собственным своим телом, и с воздухом вокруг.
Гравитация — фундаментальное взаимодействие, и это делает её доступной для простейших коррекций. Остронаправленные печати мы формируем прямо в воздухе, или рисуем угольком на ладонях рук и стопах: теперь положение наших ладоней станет формировать вектор тяги.
Воздух в определённых местах мы просто отгоняем, чтобы не мешался, или прячем, утаскиваем с собою. Заменяя притяжение на отталкивание, нужно быть осторожным: если переборщить, легко упасть в небо, и тогда ничто не остановит это ускоряющееся падение в бездну, и только припасённый воздух спасёт, даст лишние секунды, чтобы исправить сделанное.
И вот, бьёт потоком неуёмная детская энергия. И мы несмело отрываемся от земли — наконец-то, не падаем, — и скользим, сперва совсем невысоко, потом поднимаемся над дорогой, и над крышами сельских домиков, и над верхушками тополей, и нам открывается совсем другая перспектива пространства.
Крыши домов, оказывается, не остры, а покаты, деревья не высоки, а округлы, мачты линии дальней связи не вспарывают небо клинками антенн, нет.
Они грузно растопырили опоры, пытаются не упасть, смешные.
А вдали, на горизонте, серебрится город. Оказывается, он виден отсюда, сквозь облако дымов и испарений он удивительно красив. Небоскрёбы отсюда напоминают башни дивных замков, море высотных жилых домов - крепостную зубчатую стену, белокаменную: туманные провалы улиц не разобрать.
Единственное, что не меняется - небесные корабли.
Похожие на дивные цветы, сорванные и разбросанные по голубой скатерти, или, — ранним утром, — на непонятные ювелирные изделия, причудливые, ажурные, с встроенными камнями, на синем бархате небес.
Это парят яхты властителей мира, в верхних слоях стратосферы. Оттуда, с невыразимой высоты, должно быть, открывается ещё более странная перспектива пространства: и город, с его тысячами игл-небоскрёбов, и наша деревенская глушь, сливаются в одно размазанное нечёткое пятно, похожее на пролитый кофе. Зато лучше видны звёзды.
А мы скользим вперёд, рядом с ласточками, обалдевшими от такой компании. И мы устраняем не весь избыток воздуха на пути, чтобы ветерок трепал волосы и холодил лицо. И мы срываем верхние листочки с самых высоких деревьев. Переполненные Витой, пьяные от изобилия жизненной силы, мы ещё не думаем о будущем, что нас ждёт. О безжалостном. Бездушном. О голодном мире.
#ars_chymiae
Выгорание цветных карандашей
Однако, мой нечаянный опыт показал, что на солнце выгорают и цветные карандаши.


Эти карандаши фирмы "Сонет" стояли в стаканчике на подоконнике несколько лет. Некоторые из них - я сфотографировал только выгоревшие - изменили цвет грифеля.
Фиолетовый превратился в голубой. Красный побледнел. Розовые вообще стали белёсыми.
Как изменилась открытая часть грифеля - так же изменится и выполненный ими рисунок: фиолетовые штрихи станут голубыми, красные поблекнут или вообще исчезнут.
Будьте внимательны. Не оставляйте рисунки на открытом свету. Храните их в папках или ящиках.
Шар
Но главным моим инструментом был шар. Оплетённый золотыми нитями, висел он на шнурке, у меня на запястье, и я поднял правую руку к глазам, и всмотрелся в драгоценный хрусталь.
( Collapse )
#ars_chymiae
Магия
( Collapse )
Мир
У самого подножия её брели три сильных человека. Конечно, сильных: слабые не дожили до этого дня. В потёртой форме без знаков различия, с разнородным оружием, они всё же создавали впечатление команды. ( Collapse )
Дом
Мы тоже понесли потери, зато сервы насытились, вгрызаясь в тела, разрывая на части. Я позволил им попировать двенадцать минут, после чего приказал оттащить остатки во двор: нужно было привести в порядок ячейки из мешков с песком.
( Collapse )
(no subject)

Семеро
- Что-то мне боязно! - проблеял тогда Младший.
Ты высокомерно взглянул на него: - Не трусь! Мы Семеро Козлят, и отец наш - Козлище с тысячью молодых! Чего нам бояться?
И в этот миг от входной двери грохотом громовым по всему дому раскатились удары. В дверь били, требовательно и зло, торопливо колошматили, колотили копытом.
- Братья, скорей! Становитесь у лучей! - Приказал ты волевым голосом, и никто не посмел ослушаться. И вы открыли Дверь.
... Ныне, пребывая во Тьме Изначальной, в Брюхе Волка Спящего, ты уповаешь лишь на одно: придёт обещаная Спасительница, Мать Мира, Небесная Коза.
Твой мозг разлагается, и странные видения проходят перед мёртвым взором:
Вы будто бы стоите в доме на Крауч-энд-роад, двери заперты, окна завешены чёрной тканью, печати наложены, как и тогда.
И раздаётся стук в дверь.